Пред нею дверь; с недоуменьем
     Ее дрожащая рука
     Коснулась верного замка…
     Вошла, взирает с изумленьем…
     И тайный страх в нее проник.
     Лампады свет уединенный,
     Кивот, печально озаренный,
     Пречистой девы кроткий лик
     И крест, любви символ священный,
     Грузинка! всё в душе твоей
     Родное что-то пробудило,
     Всё звуками забытых дней
     Невнятно вдруг заговорило.
     Пред ней покоилась княжна,
     И жаром девственного сна
     Ее ланиты оживлялись
     И, слез являя свежий след,
     Улыбкой томной озарялись.
     Так озаряет лунный свет
     Дождем отягощенный цвет.
     Спорхнувший с неба сын эдема,
     Казалось, ангел почивал
     И сонный слезы проливал
     О бедной пленнице гарема…
     Увы, Зарема, что с тобой?
     Стеснилась грудь ее тоской,
     Невольно клонятся колени,
     И молит: «Сжалься надо мной,
     Не отвергай моих молений!..»
     Ее слова, движенье, стон
     Прервали девы тихий сон.
     Княжна со страхом пред собою
     Младую незнакомку зрит;
     В смятенье, трепетной рукою
     Ее подъемля, говорит:
     «Кто ты?.. Одна, порой ночною, —
     Зачем ты здесь?» — «Я шла к тебе,
     Спаси меня; в моей судьбе
     Одна надежда мне осталась…
     Я долго счастьем наслаждалась,
     Была беспечней день от дня…
     И тень блаженства миновалась;
     Я гибну. Выслушай меня.
     
         Родилась я не здесь, далеко,
     Далеко… но минувших дней
     Предметы в памяти моей
     Доныне врезаны глубоко.
     Я помню горы в небесах,
     Потоки жаркие в горах,
     Непроходимые дубравы,
     Другой закон, другие нравы;
     Но почему, какой судьбой
     Я край оставила родной,
     Не знаю; помню только море
     И человека в вышине
     Над парусами…
                              Страх и горе
     Доныне чужды были мне;
     Я в безмятежной тишине
     В тени гарема расцветала
     И первых опытов любви
     Послушным сердцем ожидала.
     Желанья тайные мои
     Сбылись. Гирей для мирной неги
     Войну кровавую презрел,
     Пресек ужасные набеги
     И свой гарем опять узрел.
     Пред хана в смутном ожиданье
     Предстали мы. Он светлый взор
     Остановил на мне в молчанье,
     Позвал меня… и с этих пор
     Мы в беспрерывном упоенье
     Дышали счастьем; и ни раз
     Ни клевета, ни подозренье,
     Ни злобной ревности мученье,
     Ни скука не смущала нас.
     Мария! ты пред ним явилась…
     Увы, с тех пор его душа
     Преступной думой омрачилась!
     Гирей, изменою дыша,
     Моих не слушает укоров,
     Ему докучен сердца стон;
     Ни прежних чувств, ни разговоров
     Со мною не находит он.
     Ты преступленью не причастна;
     Я знаю: не твоя вина…
     Итак, послушай: я прекрасна;
     Во всем гареме ты одна
     Могла б еще мне быть опасна;
     Но я для страсти рождена,
     Но ты любить, как я, не можешь;
     Зачем же хладной красотой
     Ты сердце слабое тревожишь?
     Оставь Гирея мне: он мой;
     На мне горят его лобзанья,
     Он клятвы страшные мне дал,
     Давно все думы, все желанья
     Гирей с моими сочетал;
     Меня убьет его измена…
     Я плачу; видишь, я колена
     Теперь склоняю пред тобой,
     Молю, винить тебя не смея,
     Отдай мне радость и покой,
     Отдай мне прежнего Гирея…
     Не возражай мне ничего;
     Он мой! он ослеплен тобою.
     Презреньем, просьбою, тоскою,
     Чем хочешь, отврати его;
     Клянись… (хоть я для Алкорана,
     Между невольницами хана,
     Забыла веру прежних дней;
     Но вера матери моей
     Была твоя) клянись мне ею
     Зарему возвратить Гирею…
     Но слушай: если я должна
     Тебе… кинжалом я владею,
     Я близ Кавказа рождена».